– Могу я спросить вас кое о чем? – многозначительно произнес он, не выпуская ее руки.

– Ну разумеется! Такой заботливый друг, как вы, всегда может рассчитывать на мою откровенность. Я без утайки отвечу на любой вопрос… если он не касается того, о чем я не вправе говорить.

– Друг! Да, друг, и на большее я не претендую, во всяком случае не теперь. Быть может…

Элеонора не могла притворяться, будто не понимает, к чему он клонит.

– Нет! – отрезала она. – Мы друзья, и только. Надеюсь, мы всегда останемся друзьями, хотя я должна сказать вам… одну вещь… Нет, не могу… Это страшная тайна. О господи! Если Диксон виновен, то виновна и я. Если считать, что он… Но он невиновен! Невиновен!

– Если его вина не больше вашей, я верю в его невиновность! Позвольте мне быть не только вашим другом, Элеонора… Доверьтесь мне, и я на правах вашего будущего супруга сделаю для вас все, все, что в моих силах!

– Нет! Нет! – отшатнулась она, одинаково испуганная своим полупризнанием и его искренней, пылкой мольбой. – Этому не бывать. Вы не знаете, какой позор мне, возможно, грозит.

– И всего-то? – обрадовался он. – Тогда я готов рискнуть… Если только это… Если вы просто боитесь, что я отступлюсь от вас, не захочу разделить с вами любые невзгоды!..

– Ах, кабы невзгоды… позор и поношение! – пробормотала она.

– Пусть так! Позор и поношение. Возможно, я сумел бы защитить вас, если бы знал все.

– Умоляю, не будем больше говорить об этом. Иначе я сразу скажу вам «нет».

Она не осознавала, что своими словами подарила ему надежду, но он ухватился за них и вознамерился терпеливо ждать своего часа.

Пора было идти на перрон, и он в последний раз исполнил обязанности «курьера». На прощание они обменялись какими-то дежурными фразами, и поезд тронулся.

Из вокзала каноник вышел в приподнятом настроении, тогда как Элеонора, сидя в одиночестве и с каждой минутой приближаясь к месту, где столь многое должно было решиться, все больше теряла надежду и на душе у нее становилось все тяжелее.

Она ехала навстречу неизвестности: единственным источником новостей (после заметки в парижской «Галиньяни»)[35] стал официант в привокзальной гостинице «Грейт-Вестерн», который попытался раздобыть для нее свободный номер «Таймс» и, когда его постигла неудача, объяснил это небывалым спросом на газету из-за хеллингфордских ассизов, где слушается дело об убийстве.

В те дни электрического телеграфа еще не было. На каждой станции Элеонора, высунув голову из окна вагона, спрашивала, не завершился ли суд в Хеллингфорде. Сновавшие по перрону носильщики отвечали ей вразнобой, один – одно, другой – другое. Она поняла, что полагаться на них нельзя.

– К мистеру Джонсону на Хай-стрит… и поскорей! Если быстро доедем, дам полкроны.

Ее выдержке и терпению пришел конец, нервы натянулись как струна. (На станции в Хеллингфорде, где любой дал бы верный ответ на столь волновавший ее вопрос, она малодушно не решилась спросить.) Несмотря на девятый час вечера, в маленьком провинциальном городке царило необычное оживление: во многих домах горел свет и раздавался шум голосов и звон посуды. Местные жители принимали гостей, которых привели к ним ассизы, – некоторые позволили себе ненадолго задержаться после того, как все дела были сделаны. Судьи еще днем отбыли в соседний город – следующий, и последний в их коротком списке.

Мистер Джонсон устроил ужин для своих коллег-поверенных и восседал во главе стола, когда его оторвали от десерта сообщением, что «одна леди желает поговорить с ним немедленно и без свидетелей».

Далеко не в лучшем расположении духа хозяин проследовал в кабинет, где обнаружил свою клиентку, мисс Уилкинс. Бледная как смерть, она стояла у камина и неотрывно смотрела на дверь.

– Это вы, мисс Уилкинс! Очень рад…

– Диксон! – вымолвила она, и голос ее сорвался.

Мистер Джонсон сокрушенно покачал головой:

– А, да, печальная история. Боюсь, из-за нее вы раньше времени прервали свои римские каникулы.

– Его?..

– Да, боюсь, в его виновности сомневаться не приходится. Во всяком случае, присяжные вынесли такой вердикт, и…

– И?.. – машинально повторила она вслед за ним, опускаясь в кресло, чтобы сидя услышать неизбежное.

– Его приговорили к смертной казни.

– Когда?

– В субботу – не на этой неделе, на следующей… Это обычный порядок: через субботу после отъезда судей.

– Кто вел процесс?

– Судья Корбет. И доложен сказать, я впервые вижу, чтобы вновь назначенный судья действовал так уверенно. Его речь, когда он вынес обвиняемому смертный приговор, проняла меня до глубины души! Вина Диксона несомненна, но он ко всему еще дикий упрямец – не слушает даже тех, кто пытается помочь ему, старый осел! Я честно старался смягчить его участь по просьбе мисс Монро и ради вашего блага. Но он же не дал мне ни единой зацепки, не назвал ни одного свидетеля, который мог бы выступить в его защиту! Чего мне стоило отговорить его от признания своей вины перед присяжными, ведь это сразу предрешило бы их вердикт! По правде говоря, я уже не надеялся, что он скажет «нет» на вопрос «признаете ли себя виновным». Думаю, его сподвигло на это исключительно желание оправдать себя в глазах каких-то старых знакомых в Хэмли. Боже правый, мисс Уилкинс! Что с вами? Никак, обморок? – И он принялся трезвонить в звонок, пока не оборвал веревку. – Эй, Эстер! Джерри! Кто там есть? Живо сюда! У мисс Уилкинс обморок! Воды! Вина! Да позовите миссис Джонсон, скорее!

Миссис Джонсон, спокойная, добросердечная женщина, не принимавшая участия в «джентльменском» застолье, но целиком занятая сопутствующими хлопотами, немедленно явилась на призыв мужа о помощи и обнаружила, что в кресле без чувств лежит смертельно бледная Элеонора.

– Бесси, у мисс Уилкинс обморок, она проделала долгий путь, да еще переволновалась из-за старика Диксона, которого приговорили к виселице за убийство, словом… Я не могу тут задерживаться, нужно вернуться к гостям. Ты уж сама приведи ее в чувство и уложи в постель. Голубая комната свободна после отъезда Хорнера. Пока устроим мисс Уилкинс у нас, а дальше будет видно, утром проведаю ее. Позаботься о ней и, пожалуйста, постарайся ее успокоить – пусть побережет нервы, все равно от ее суеты никакого проку.

Зная, что оставляет Элеонору в надежных руках и помощь ей обеспечена, мистер Джонсон вернулся к гостям.

Вскоре Элеонора пришла в себя и виновато сказала:

– Как глупо с моей стороны! Но это получилось само собой…

– Ну конечно, милочка, не беспокойтесь. Вот, выпейте, мистер Джонсон прислал вам глоток отменного портвейна. А может быть, лучше супчику?.. Только